Этот почти фантастический и очень грустный случай произошел на рубеже 1990-х и 2000-х годов. В нашей семье о нем не очень любят вспоминать: мама всегда плачет, у отца прихватывает сердце. Оно и понятно: родители мои люди уже пожилые. А когда все приключилось, все были счастливы. Можно сказать, безмерно счастливы. Длилось это счастье, правда, недолго — всего пару месяцев, вернее, чуть больше, пока не убили дядю Мишу. Впрочем, хватит вступлений. Пора перейти к самой истории. Сейчас, по прошествии почти 20 лет, я думаю, что вполне могу рассказать вам о тех событиях.
Времена были тяжелые, все, кому за 30 лет, помнят. И для нашей семьи тоже. Люди только-только приходили в себя после так называемой перестройки и бандитского беспредела, кое-как вставали на ноги, а тут новая беда — дефолт. Отец мой, как и многие тогда, остался без работы. Когда его завод прикрыли, он в свои 40 лет не знал, куда податься. Надо признаться, мой решительный и деловой папа поначалу был растерян и подавлен. Раныие-то мы жили неплохо. То есть ничего особенного, но и не нуждались. Отец на своем оборонном заводе получал приличную зарплату, мама тоже работала. Могли себе кое-что позволить: и летом в Крым поехать, и дачу построить.
Дача, впрочем, одно название — крошечный щитовой домик на шести сотках, на которых мама выращивала и помидоры, и огурцы, и картошку, и малину, и яблоки. Кормились мы с приусадебного участка да и большую часть лета там проводили. А тут разом все рухнуло. Отец хватался за любую работу, пытаясь прокормить семью. Выручала нас мать: таскала продукты из столовки, в которой сумела чудом удержаться. Так что незамысловатая еда в доме всегда была. Не было только денег. И с одеждой или обувью были проблемы. Брат донашивал за мной тряпки, которые я донашивала за двоюродной сестрой. На них под конец ни единого живого места не было — сплошные дыры. А уж когда к 1 сентября нужно было собрать двоих детей в школу — вот была катастрофа! Бедные мои родители!
На самый конец года пришелся отцовский юбилей, мама хваталась за голову: ну хоть и скромно, но следовало же отметить. А на какие шиши? Она нервно подсчитывала число гостей. Родню-то всю надо позвать, а то обидятся. А как накормить всех? Чем напоить?
Впрочем, зря волновалась, все тетки и дядьки, племянники и племянницы явились со своим провиантом: кто принес соленья, кто самогон. Разбодяжили вареньем, и вот вам изысканный напиток! Бабушка, помню, принесла таз пирогов, а старшая папина сестра нарезала едва ли ни ведро салата. Словом, стол получился на славу. Даже шампанское было, принесли вместе с цветами бабы с бывшей папиной работы...
Посреди вечера вдруг раздался звонок в дверь. Я открыла. Это был дядя Миша, папин брат, с которым, к слову, семья почти не общалась. Дядя Миша крепко выпивал, и вся родня его сторонилась: уж больно он был агрессивен в пьяном виде. Жил он с гражданской женой, такой же забулдыгой, только тихой. Пара опускалась все ниже... Отец, с которого брат-алкаш иногда пытался тянуть деньги, в конце концов перестал с ним видеться. Думаю, мама запретила. Здесь надо сказать, что дядя Миша не всегда был позором семьи. Когда-то он был красавцем и спортсменом — играл за заводскую футбольную команду, пользовался успехом у девушек. Я таким дядю Мишу не помню, помню вечно помятым, молчаливым, но родители говорят, что угрюмым он стал после тюрьмы, куда попал за убийство. Впрочем, убийством это назвать сложно. Дело было так...
Летом на пляже, если так можно назвать небольшой кусок песчаного берега нашей мелководной речушки, дядя Миша загорал с очередной пассией. В это время появилась компания подвыпивших парней. Поначалу они просто безобразничали: пили, швыряли бутылки в воду. Никто им замечаний не делал, все боялись. Только дядя Миша сказал, чтобы следили за речью: мол, здесь женщины и дети. С этого замечания все и началось. Сперва хулиганы дядю Мишу обругали, один даже надираться начал, но свои его уняли. Потом они еще выпили, и тут уж стали приставать к девчонке, которая была с дядей Мишей. Дядька мой снова им посоветовал выражения подбирать, а лучше вовсе отправляться спать. Тут уж на него бросились всей толпой. Лупили вшестером руками и ногами. Когда дядя Миша стоял на карачках на песке, сплевывая кровь и выбитые зубы, один из компании схватил за волосы его девицу и поволок в кусты. И снова никто из присутствовавших на пляже не вмешался. Бабы визжали, мужики насупленно молчали. Впрочем, один побежал вызывать милицию, которая приехала минут через 20, именно в тот момент, когда окровавленный дядя Миша пытался реанимировать парня, потащившего его девушку в кусты.
Видя, что дело принимает совсем уж паскудный оборот, дядька мой схватил камень, с трудом поднялся и, нагнав на непослушных трясущихся ногах вцепившегося в девушку ублюдка, шибанул его камнем по голове. Удар, как потом выяснилось, оказался роковым. Подонок рухнул замертво, дружки его, еще пару раз пнув дядю Мишу, ретировались, девица, которую чуть не изнасиловали, сбежала, позабыв даже о платье, бабы на пляже подняли вой «Убили!», а полуживой дядька пытался делать лежавшему на песке ничком супостату искусственное дыхание. Тут-то его милиция и приняла. Был суд. Дедушка с бабушкой пребывали в полуобморочном состоянии: у них в голове не укладывалось, что их Мишенька мог лишить человека жизни. Помогал только брат деда, дядька моего отца, — полковник в отставке. Он нашел в Москве адвоката, оплатил его услуги. Адвокат, говорят, был хороший, старался, но и он ничем помочь не смог.
Во-первых, дядя Миша был пьян — ну не пьян, но по стакану сухого они с той девицей на пляже выпили.
Во-вторых, эта шмара (простите, иного слова для данной особы подобрать не могу), за которую дядька заступался, на суде заявила, что никто ее насиловать не собирался и пострадавшего она знала с детства.
Прочие свидетели несли сплошную околесицу. Выходило так, что никто ничего толком не видел. В итоге дядька получил по полной программе и отправился в Мордовию, где валил лес и в конце концов превратился в озлобленного на жизнь человека. Вернувшись, он пытался устроиться на работу, но его на завод не взяли. Тогда он озлобился еще и на людей и начал пить.
И вот дядя Миша появился на пороге нашей квартиры в день юбилея отца. Был он, как всегда, сумрачен, помят, но трезв. Слегка смутившись, отец пошел брату навстречу.
— О, Мишка! Братан! Хорошо, что зашел. Ну, проходи, чего же ты? Вспомнил про юбилей, да?
— Да не, не буду я проходить, Володь, — страшно стесняясь, ответил дядя Миша, неуклюже переминаясь с ноги на ногу у порога. — Я только... вот, я тебе подарок принес. Не побрезгуй.
Дядя Миша протягивал отцу в руки грязноватый, сложенный пополам конверт. Папа, едва взглянув на подношение, сунул его в карман и стал уговаривать брата:
— Ну какие еще подарки. Ты сам-то проходи. Чего ты топчешься у входа! Давай-давай. К столу, к столу, рюмку за брата выпей.
— Н-нет-нет, — замахал руками Миша. — Я в таком виде... Да и не пью я уже неделю.
Дядя Миша погладил меня по голове, на прощание неловко обнял брата и, пробормотав «Будь здоров», выскочил в подъезд.
Мама, как я заметила, с облегчением выдохнула, она терпеть не могла «этого тунеядца». Родственники стали обсуждать, правда ли «старый алкаш» в завязке, а мне стало почему-то ужасно жаль его — смущенного, нелепо одетого, потрепанного жизнью мужика, не нашедшего в жизни своего места и даже не научившегося общаться с семьей.
Через неделю отец полез в карман выходного пиджака, в котором был на юбилее, и с удивлением вытащил помятый конверт. В нем оказался лотерейный билет — тоже не первой свежести как будто. Он даже не сразу вспомнил, откуда конверт взялся. «Алкаш твой принес! — недовольно пробурчала мама. — Ишь ведь, наскреб 10 рублей на подарок! Да выкинь, небось, и розыгрыш-то прошел!» Но оказалось нет, розыгрыш аккурат на завтра приходился.
В ту ночь мне приснился странный сон: папа с мамой прыгали вокруг стола на кухне и наперебой кричали: «Ай да алкаш!» и «Теперь заживем!» Утром я рассказала родителям безумный сон, и отец сказал:
— Ну, значит, билет принесет счастье!
— Да сейчас! — стальным голосом возразила мама. — Сроду от твоего брата добра не было!
Отец укоризненно на нее зыркнул и ушел по делам: он в то время усиленно искал работу, а вечером явился с газетой. Мать даже разозлилась: «Ты что, всерьез надеешься на выигрыш? Нуда, конечно! Светка же во сне видела!» Хлопнув дверью, она ушла на кухню, а папа, водрузив на нос очки, сел проверять номер.
— Ого, быть не может... Е-мое! — заорал он на всю квартиру. — Да мы выиграли!
Мать прибежала из кухни мгновенно:
— Сколько? Может, на куртку хватит Светке? Приодеть бы девку к весне...
— Бери выше! — растерянно проговорил отец. — Тут на машину хватит! А то и на две...
В общем, отец тогда выиграл очень крупную сумму, мы даже скрывали от всех нашу удачу: было неловко перед родными стать обладателями таких сокровищ. Папа открыл тогда маленькую мастерскую: купил у соседа гараж, приобрел всякие инструменты и начал ремонтировать машины. Он, кстати, до сих пор этим промышляет, но теперь уже гайки не крутит — сейчас он директор, в галстуке ходит. А тогда этот гаражный «автосервис» очень нас выручал — отец начал зарабатывать. Работал он на совесть, потому народ к нему потянулся. Вскорости отцу потребовался помощник, он хотел взять дядю Мишу, который действительно бросил пить, но ничего из той задумки не вышло, потому что дядю Мишу в апреле убили.
И снова пьяная компания, снова визжащая девица. Дядька шел вечером домой, когда увидел, как подвыпившие парни пристают к не менее пьяной особе. Разумеется, камнем на сей раз дядька не размахивал, словами пытался молодняк урезонить и тут же получил ножом в сердце. Так что, когда отец звонил брату, чтобы пригласить его на работу, тот был уже в судебном морге.
Подонка того судили. И знаете, дали за нож намного меньше, чем моему дядьке в советские времена выписали за камень. Вот он — наш демократический выбор — во всей своей красе.
Светлана О., Самарская обл.