К нам в Питер Вика приехала из Барнаула. Вот такой географический прыжок совершила совсем юная девушка, чтобы поступить в Петербургский университет правосудия. Она потомственный юрист, а ее прабабушка была блокадницей. Лидию Николаевну, бабушку Вики, ребенком вывезли по Ладоге из осажденного города, эвакуировали в Сибирь, где она и осталась. Так что выбор вуза был вполне логичным.
Вика была очень тихой девушкой, практически отличницей — единственной в общаге на нашем этаже. Поселили ее со мной, кстати, совершенно случайно: моя соседка только съехала на арендованную квартиру к жениху, и комендантша привела ко мне это небесное создание, боязливо выглядывавшее из-за спины строгой дамы.
— Ну вот, встречай новую соседку. Практически с самолета! С этого, как его... Откуда ты там, Суворова?
— Бар... из Барнаула, — едва слышно пролепетала первокурсница.
— В общем, из провинции, — подытожила суровая Ирина Викторовна и скрылась за дверью.
Вика первое время чуралась всех, и даже меня: видно, я была для нее кем-то вроде старшины в армии, как-никак я училась уже на третьем курсе. К тому же я выгляжу порой высокомерной, знаю. Но я не такая, это просто манера держаться. Помимо очень скромного комплекта одежды, Вика привезла с собой целую гору книг, которые, как она предполагала, могли понадобиться ей в учебе. Я, ворча, уступила ей свою книжную полку — все равно у меня она пустая висела.
Видно, семье их жилось несладко. Она не жаловалась, нет! Просто иногда проговаривалась. Тяжелобольной отец, мама сельский нотариус, на которой все держалось уже несколько лет, пока отец боролся с раком, младший брат... Денег в доме было мало. А потому Вика и решила поступать в университет в Питере, ну или в Москве: хотела слезть с материной шеи. Тем более что в столицах, по ее мнению, студенту легче заработать. Поскольку школу Вика кончила с медалью, поступила она легко. И на бюджетное место. А еще в Питере у нее жил двоюродный дядька, то есть в самом крайнем случае можно было рассчитывать на помощь.
Несмотря на природную застенчивость, Вика быстро освоилась в нашей среде. Получая посылки из дома, всегда угощала нас домашними соленьями и медом: кто-то там из ее родни держал пасеку. Однажды, вернувшись с почты с посылкой, Вика почти заплакала, вскрыв ее.
— Что такое? — забеспокоилась я. — С отцом что-то?
Вика ответила:
— Видно, совсем они там бедствуют!
— Почему ты так решила? — пожала я плечами.
Она показала мне шарф — теплый и искусно связанный — и сказала:
— Это бабушка мне из старого моего свитера сварганила! Я еще в школу в нем ходила...
— Ну и что? Что с того, что из свитера? Отличная пряжа! Шарф теплый, и рисунок классный... Никто ж не знает, что он из старой кофты. В Питере всегда холодно и промозгло. Носи его обязательно, слышишь?
— Да, слышу-слышу, — еле выдавила из себя Вика, — но я бы хотела что-то другое... Яркое.
Хорошо еще, что стипендия у нее была приличная, а то бы голодала: родные не могли ей регулярно помогать. На третьем курсе она уже, конечно, подрабатывала, даже посылала что-то домой. Шарф, кстати, она носила постоянно. Отличная вещь — мягкий как пух, теплющий!
Однажды мы с ней встречали Новый год на Дворцовой, так было до того холодно, что Вика, пожалуй, превратилась бы в сосульку, если бы не бабкин подарок!
И между прочим, этот шарф спас Вике жизнь в ту страшную ночь, когда на нас напал обкурившийся или обколовшийся подонок. Дело было так: мы возвращались из театра, денег на такси, конечно, не было. Поздно, темно, дождь со снегом — бр-р-р! Уже почти до своего двора дошли, тут откуда ни возьмись темный силуэт. «Давайте телефоны, **ки! — его хриплый голос выдавал серьезность намерений. — Чего стоишь? Ну! Живо!»
Я застыла как вкопанная, трясущимися руками пытаясь достать из кармана телефон и лихорадочно соображая, что делать, а Вика завизжала от ужаса. Негодяй мгновенно подскочил к ней, ударил ножом в шею и бросился наутек. Вика рухнула как подкошенная, а на снегу стремительно расползлось темно-красное пятно. Дрожащими руками я набрала номер скорой, которая, слава богу, приехала очень быстро.
«Да уж, повезло девчонке, — сказал неунывающий фельдшер. — Если б не шарф, померла бы...»
Оказалось, нож не прошел критически глубоко, потому что помешала толстенная пряжа, из которой связан шарф. Его, кстати, искусно заштопала потом моя мать. Так что, выйдя из больницы, Вика первым делом его напялила.
А ублюдка, ударившего Вику ножом, задержали следующим вечером в Парголово. Он и там попытался ограбить девушку. Однако просчитался. У хрупкого создания в сумочке оказался травматический пистолет. Выпущенная из него пуляотбросила злодея к стене. Привалившись к кладке, он судорожно зажимал пальцами кровь на ляжке и истерично визжал, что хочет жить. Жизнь его никчемную, конечно, спасли. Пусть лес валит.
Вика с тех пор бережет свой шарф как талисман: убирает на лето в шкаф, прокладывая свежей лавандой. Мы уже живем врозь, конечно. Я окончила институт, устроилась в Ленсовет, вышла замуж... Вика учится в аспирантуре. Снимает комнату где-то на Невском. Бабушка ее, увы, умерла год назад. Но Вика успела с ней попрощаться и рассказать, как ее спас подаренный шарф из старого свитера. Бабушка выслушала ее, кивнула и сказала: «Детка, я знаю! Я же потому и связала его».
Вот такая история о том, как шарф оказался сильнее клинка. Казалось бы, чудо. Однако, если разобраться, ничего в том чудесного нет: связан-то шарф был с любовью. А перед любовью не то что нож — пуля бессильна.
Евгения